Ряд намеков в письменных источниках изучаемого времени позволяет предполагать, что уже в X—XIII вв. выработался более сложный тип жилья, представляющий сочетание нескольких срубов. В Белгороде раскопками были открыты срубные жилища. Хотя источники говорят о них главным образом в связи с описанием быта господствующего класса, князей, бояр, дружинников, представляется несомненным, что этот тип жилья сложился не в среде феодалов, а в народной среде, получив широчайшее распространение и дожив вплоть до наших дней в виде русского крестьянского жилья с его теплой «избой», холодной «клетью» и соединяющими их «сенями».Ряд намеков в письменных источниках изучаемого времени позволяет предполагать, что уже в X—XIII вв. выработался более сложный тип жилья, представляющий сочетание нескольких срубов. В Белгороде раскопками были открыты срубные жилища. Хотя источники говорят о них главным образом в связи с описанием быта господствующего класса, князей, бояр, дружинников, представляется несомненным, что этот тип жилья сложился не в среде феодалов, а в народной среде, получив широчайшее распространение и дожив вплоть до наших дней в виде русского крестьянского жилья с его теплой «избой», холодной «клетью» и соединяющими их «сенями».
Все эти термины мы находим в источниках, подчас связанными друг с другом и обнаруживающими то же бытовое назначение, что и в русском крестьянском доме. Рассказ об ослеплении князя Василька (Лавр, л., 1097), касаясь мельком построек княжого двора в Киеве, говорит о смежности избы и сеней. Изба-истобка была теплым зимним жильем. Холодная клеть, отделенная сотнями, служила летней спальней («одрина», «ложница», «плостьница») и кладовой для имущества; она упоминается уже в рассказе о поджоге Искоростеня княгиней Ольгой. Русская Правда специально говорит об ограблении клетей: «Аже убиють кого у клети или у которое татбы, то убиють во пса место». В поучении новгородского епископа Луки (XI в.), обращенном к широким слоям новгородской паствы, говорится: «и в своей клети хотя спати, богу поклонився толи на постели лязи». Сени представляли собой соединительное звено — переход между избой и клетью — и получили особое значение в жилищах феодалов, которые лишь с большей пышностью и в больших масштабах повторяли эту трехчленную схему русского жилого дома. Деревянный дворец, в котором умер Владимир Святославич, был, в отличие от рядового жилья данной схемы, двухэтажным, — он имел «подклеть», и его сени оказались высоко поднятыми над землей; при выносе тела князя пришлось разобрать их помост и спустить тело на веревках: «ночью же межю клетми проимавше помост, обертевше в ковер и ужи свесиша на землю». Верхние помещения, над подклетом, получали название «горенок» — верхних покоев.